Рози Пробет.
Какие любишь ты моря, Качают что тебя в волнах, Скажи мне, повелитель мой, Мой муж, неистовый прибой, Мой сладкий, душка, Мой моряк, мой китобой, Шпулька, клад, Я у тебя на животе, Какое море Лучше всех?
Капитан Кэт.
Я врать не стану"
Все моря
Отдам за то,
Где ты и я.
Качаемся то вверх, то вниз,
И тонет мой корабль и ты.
Рози Пробет.
Постучи два раза, Джек,
В склеп
И спроси Рози.
Капитан Кэт Рози Пробет. Рози Пробет.
Помни ее.
Она забыта.
Лежит и не чувствует
Земли, что забила ей рйг.
Помни меня.
Я забыла тебя.
Я ухожу во мрак вечной ночи.
Я забыла, что когда-то родилась.
Ребенок.
Посмотри...
Первый голос.
...говорит ребенок своей матери, когда они проходят под окном.здания школы.
Ребенок.
Капитан Кэт плачет
Первый голос.
Капитан Кэт плачет
Капитан Кэт.
Вернись, вернись...
Первый голос.
...взываетон кбезмолввщ,отвечающим эхом коридорам вечной ночи.
Ребенок.
Он плачет даже носом...
Первый голос.
...говорит ребенок. Мат* шр* кается с ним вниз по улице...
Ребенок.
Нос у него как клубника...
Первый голос.
...говорит ребенок и тут же забывает об этом. Он видит на середине спокойной голубой поверхности бухты Ноугуда Бойо, рыбачащего на "Занзибаре".
Ребенок.
Ноугуд Бойо дал мне вчера три пенни, но я их не просил...
Первый голос.
...говорит ребенок матери.
Второй голос.
Бойо выловил корсет на китовых косточках. И это весь его улов за день.
Ноугуд Бойо.
Чертова рыбешка!
Второй голос.
Миссис Дай Брэд-вторая, цыганка, медленно проплывает в его воображении, вся одежда ее - только браслет на щиколотке.
Ноугуд Бойо.
Она в своей ночной рубашке. (Просительно.) Не примете ли от меня этот прелестный мокрый корсет, миссис Дай Брэд-вторая?
Миссис Дай Брэд-вторая.
Нет!
Ноугуд Бойо.
А от яблочка моего откусить не хотите?
Второй голос.
...предлагает он без всякой надежды.
Первый голос.
Она покачивает своей бесстыдной ночной рубашкой, и он, теряя голову, бросается за ней, а когда приходит в себя, там, в налитом кровью зрачке его глаза, улыбается и кланяется ему гейша в кимоно из рисовой бумаги.
Ноугуд Бойо.
Я хочу быть хорошим Бойо, но это просто невозможно...
Первый голос.
...вздыхает он, в то время как гейша встречает его вежливыми ужимками. Земля исчезает, неслышно уплывает море, и сквозь теплые белые облака, на которых он возлежит, вкрадчивая, трепетная, тревожная восточная музыка уносит его в японское мгновение.
Второй голос.
День гудит вокруг Мэ Роуз Коттедж, как ленивые пчелы вокруг цветов. Почти заснув в поле около коз, которые блеют и осторожно бодают солнце, она гадает "любит-не-любит" по одуванчику.
Мэ Роуз Коттедж (лениво).
Любит,
Не любит,
Любит,
Не любит,
Любит! - дурашка-замарашка.
Второй голос.
Томясь своим одиночеством, лежит она среди клевера и душистой травы, семнадцатилетняя, ни разу еще, хо-хо, не вкусившая наслаждения на этом зеленом ковре.
Первый голос.
Преподобный Эли Дженкинс, во всем черном, в своей прохладной торжественной скромной гостиной, или поэтической комнате, открывает всю правду "Труду своей жизни" - население, основные промыслы, судоходство, история, топография, флора и фауна города, который он обожает,- "Белой книге Ларега-ба". Портреты знаменитых бардов и проповедников, все в мехах и шерсти, от косящих глаз до коленных чашечек, возлежат у него на плечах, тяжелые, как овцы, рядом с тусклыми акварелями его матери, на которых изображен бледный, сырой, цвета завядшего салата Молочный Лес. Мать, держащая в руках коробку из-под свадебного корсажа, с бюстом, похожим на покрытый черной скатертью обеденный стол, страдает в корсете.
Преподобный Эли Дженкинс.
О ангелы, будьте осторожны там со своими ножами и вилками...
Первый голос.
...молит он. Он не помнит отца своего, Исаака, который, забыв сан из-за маленькой слабости, был зарезан случайно, косой до смерти во время жатвы, когда спал в пшенице в стельку пьяный. Он растерял все амбиции и умер с одной ногой.
Преподобный Эли Дженкинс.
Бедный папа-
Второй голос.
...скорбит преподобный Эли.
Преподобный Эли Дженкинс.
Умереть от пьянства в сельской местности.
Второй голос.
Фермер Уоткинс на Солт-Лейк-Фам проклинает на холме своих коров, не желающих давать молоко.
Утах Уоткинс (в ярости).
Черт бы вас побрал, проклятые молочницы.
Второй голос.
Корова облизывает его языком.
Утах Уоткинс.
Взять ее!
Второй голос.
...кричит он своему глухому псу, который скалит зубы и лижет ему руки.
Утах Уоткинс.
Бодни его, сядь на него, Маргаритка!
Второй голос.
...орет он корове, которая вновь облизывает его и мычит ласковые слова, тогда как он неистовствует и носится меж своих пахнущих летом невольниц, лениво бредущих к ферме. В озерах их огромных зрачков отражается закат. Бесси Бигхед зовет их по именам, которые сама дала им, едва они появились на свет.
Бесси Бигхед.
Пегги, Мегги, Лютик, Неженка,
Опахало,
Теодозия и Маргаритка.
Второй голос.
Они наклоняют головы.
Первый голос.
Поищите Бесси Бигхед в "Белой книге Ларегиба", и вы найдете там несколько спутанных обрывков и одну потускневшую нить жизни, аккуратно и нежно заложенную между страниц, как локон волос первой ушедшей любви. Зачатая в Молочном Лесу, родившаяся на гумне, завернутая в бумагу, оставленная на пороге, большеголовая, с грубым голосом, она росла в ночи, пока давно умерший Гомер Оуэн не поцеловал ее, когда она этого совсем не ожидала. Теперь, при свете дня, она будет работать, петь, доить, давать ласковые имена коровам и спать до тех пор, пока ночь не высосет ее душу и не выплюнет ее в небо. При долгом, как жизнь, нежном свете дня осторожно Бесси доит любимых, с глазами-озерами, коров; на хлев, море и город медленно опускаются сумерки.
Утах Уоткинс через весь двор орет на ломовую лошадь.
Утах Уоткинс.
Галопом, ну, старая развалина!
Первый голос.
И огромная лошадь радостно ржет, как будто он дал ей кусок сахара.
На город уже спустились сумерки. В каждую выложенную булыжником ослиную, гусиную и крыжовни-ковую улицу медленно вползают, наполняют их сумер-
ки; и сумерки, и обычная пыль, и первый ночной темный снег, и сон птиц медленно текут, плывут сквозь трепещущую тьму этого места любви. Ларегиб - столица сумерек.
Миссис Огмор-Причард, с первыми каплями сумеречного дождя, закрывает наглухо все двери, выходящие к морю, задвигает кипенно-белые шторы, садится, прямая, как высушенная мечта, на гигиенический стул с высокой спинкой и погружается в спокойный мягкий сон. Тут же оба, мистер Огмор и мистер Причард, привидения, которые весь день занимались в дровяном сарае тем, что придумывали, как бы все-таки извести их загерметизированную вдовушку, тяжело вздыхают и бочком протискиваются в ее чистый дом.
Мистер Причард.
Вы первый, мистер Огмор.
Мистер Огмор.
После вас, мистер Причард.
Мистер Причард.
Нет, нет, мистер Огмор. Вы первый оставили ее вдовой.
Первый голос.
И, плача пустыми глазницами, просачиваются они через замочную скважину и стонут.
Миссис Огмор-Причард.
Мужья...
Первый голос.
...говорит она во сне. И язвительная нежность, предназначенная одному из двух еле волочащих ноги призраков, слышится в ее голосе. Мистер Огмор надеется, что обращаются не к нему. Мистер Причард тоже.
Миссис Огмор-Причард.
Я люблю вас обоих.
Мистер Огмор (вужасе).
О миссис Огмор.
Мистер Причард.
О миссис Причард.
Миссис Огмор-Причард.
Скоро ложиться. Ну-ка, что у вас по расписанию.
Мистер Огмор и мистер Причард.
Мы должны взять пижамы из ящика комода, на котором написано "пижамы", и надеть их.
Миссис Огмор-Причард (холодно).
А потом вы должны их снять.
Второй голос.
Внизу в сумеречном городе Мэ Роуз Коттедж, все еще лежащая среди клевера, слушает, как жуют козы, и рисует губной помадой круги вокруг сосков.
Мр Роуз Коттедж.
Я легкомысленная. Так уж, видно, написано мне на роду. Бог покарает меня. Мне семнадцать лет. Я попаду в ад...
Второй голос.
...говорит она козам.
Мр Роуз Коттедж.
Ну погодите. Я согрешу прежде, чем вознесусь!
Второй голос.
Воображение бросает ее в преисподнюю, она ожидает самого худшего, а козы чавкают и злорадно усмехаются.
Первый голос.
А на пороге Бетезда-Хауз, перед закатом, преподобный Эли Дженкинс декламирует Ларегибу свою поэму.
Преподобный Эли Дженкинс.
Утро каждое, Господь, Я молюсь - Ты ниспошлешь Ласку и любовь рабам И прощенье их грехам.
Вечер каждый на закате Городу прошу я счастья, Ночь переживем иль нет -? Каждый раз ищу ответ.
Не святые, не злодеи, Под молочной леса сенью, Ты, я знаю, видишь все, Не суди нас строго, Бог.
Дай увидеть день другой! Ночью ниспошли покой.
Солнцу шлем мы свой поклон, В наш опять приди Ты дом.
Первый голос.
Джек Блек опять готовится к встрече в лесу со своим сатаной. Он точит зубы, закрывает глаза, залезает в свои религиозные брюки, штанины которых выстрочены сапожными нитками, и выходит, освещенный факелом, библейский, мрачный и радостный, в уже дремлющие сумерки.
Джек Блек.
Вперед к Гоморре.
Второй голос.
А Лили Смолз поднимается наверх в прачечную к Наугуду Бойо.
Первый голос.
А Черри Орн, трезвый, словно воскресенье и каждый последующий день его недели, спешит, счастливый, что та суббота, напиться как сапожник, что он делает каждый вечер.
Черри Оуэн.
Я всегда говорю, что у нее два мужа...
Первый голос.
...говорит Черри Оуэн...
Черри Оуэн.
...один пьяница, а другой трезвенник.
Первый голос.
А миссис Черри рассуждает просто.
Миссис Черри Оуэн.
И за что мне такое счастье? Люблю их обоих.
С и н б а д.
Добрый вечер, Черри.
Черри Оуэн.
Добрый вечер, Синбад.
С и н б а д.
Что будешь?
Черри Оуэн.
Все, что есть.
Синбад.
"Объятия морехода" всегда раскрыты...
Первый голос.
...скорбит Синбад, ему жаль себя, свое разбитое сердце...
Синбад.
...о Госсамер, раскрой свои!
Первый голос.
Тонут сумерки, опускаются в завтрашний день. Ночь вступает в свои права. Городок, где по улицам гуляет ветер, похож на холм окон, и бьющие волны света от ламп в этих окнах зовут вернуться день и умерших, которых забрало море. И в этой звенящей тьме и младенцы, и старики попадают в ласковые сети сна.
Голос первой женщины.
Баю-бай, маленький, детишкам спать пора...
Голос второй женщины (напевает).

Высоко на дереве спи, дедулька, спи, Ветер укачает и навеет сны, Только сук обломится - колыбельки нет. И внизу окажутся и усы и дед.
Первый голос.
Маленькие девочки прячут немигающих, похожих на попугайчиков старичков в едва освещенных и суетливых углах новой кухни, где под покровом своей крошечной ночи, не смыкая бусинки глаз, несут они караул, стерегут, чтобы смерть не застала во сне.
Второй голос.
Незамужние девицы, наедине с собой, в торжественных, как у новобрачных, спальнях пудрятся и завиваются для большого танцевального вечера.
Звуки гармоники, чуть слышно.
Они учатся перед зеркалами придавать лицу презрительные или доброжелательные выражения, адресованные молодым людям, подпирающим в настоящий момент на улицах углы, освещенные светом фонарей, ждущим на порывистом ветру того момента, когда они сами завоют и засвистят.
Звуки гармоники становятся громче, потом опять удаляются.
Первый голос.
Пьяницы в "Объятиях морехода" пьют за то, чтобы бал сорвался.
Пьяница.
К черту вальсы и прыжки.
Черри Оуэн.
Танцы - это против естества!
Первый голос.
...голосом праведника говорит Черри Оуэн, только что проглотивший семнадцать кружек выдохшегося желтого густого горького валлийского пива.
Второй голос.
Тускло мерцает фонарь где-то на ферме, искорка на склоне Ларегиба.
Звуки гармоники замирают в тишине.
Первый голос.
Ларегиб-хилл, - пишет в своей поэтической комнате преподобный Дженкинс...
Преподобный Эли Дженкинс.
"Ларегиб-хилл, таинственный холм, памятник народу, населявшему его склоны еще до того, как кельты покинули землю Лета, место, где старые колдуны превращали цветы в своих жен".
Второй голос
Мистер Вальдо в своем углу в "Объятиях морехода" поет.
Мистер Вальдо.
В Пембруке, когда был молод, В башне замка проживал, И платили мне шесть пенсов, Драил я колокола. Шесть холодных жалких пенсов" Ни фартинга больше нет, Все, что мог себе позволить: Три - на водку, три - на хлеб" Я не знал ножа и вилки Иль салфетки на груди, Мне хватало лишь бутылки И тарелки для еды. Каково же мне, подростку, Было в этой нишете, Я от водки плакал горько, Мяса я не знал вообще.
Чистил, драил, драил, чистил В Пембруке колокола, Жалкого, босого, нищего Леди на снегу нашла. "Бедный чистильщик-мальчишку Черный, как пиковый туз, Уж давно, давно не чистил Колокольчика мой муж. Встань, идем скорей со мною,- Покраснев, шепнула мне,- Не звенит мой колокольчик, Не звенит мой колокольчик, Встань, идем скорей со мною, Не забудь свой инструмент".
Первый голос.
Слепой капитан Кэт забирается на койку. Он видит в темноте как кошка. По морям своих пустых глазниц плывет он, чтобы встретиться с мертвыми.
Капитан Кэт.
Танцующий Вильяме!
Первый утопленник.
Все еще танцую.
Капитан Кэт.
Джонах Джарвис!
Третий утопленник.
Как всегда.
Первыйутопленник.
Череп Кудрявого Бивана.
Рози Пробет.
Рози, мир праху ее. Мертвая, она всеми забыта.
Первый голос.
Мертвые выходят в своих праздничных платьях.
Второй голос.
Слушайте приход ночи.
Первый голос.
Орган Морган идет в церковь играть на органе. Он видит Баха, лежащего на могильной плите.
Орган Морган.
Иоганн Себастьян!
Черри Оуэн (пьяным голосом).
Кто?
Орган Морган.
Иоганн Себастьян, великий Бах. О мой дорогой Бах!
Черри Оуэн.
Черт бы тебя побрал...
Первый голос.
...говорит Черри Орн, отдыхавший на могильной плите по пути домой.
Мистер Мог Эдварде и мисс Мевенви Прайс - далеко друг от друга, один в центре города, другая на его приморской окраине - радостно пишут свои каж-донощные послания, полные любви и желания. В согретой солнцем "Белой книге Ларегиба" есть крошечные карты островов их желаний.
Мевенви Прайс.
О мой Мог, я твоя навеки.
Первый голос.
И она окидывает удовлетворенным взглядом свою чистенькую, всегда светлую комнатку, в которую мистер Мог Эдварде никогда не войдет.
Мог Эдварде.
Приди в мои объятья, Мевенви.
Первый голос.
И он страстно прижимает к сердцу столь любимые деньги.
А мистер Вальдо, забыв все на свете, в темном лесу обнимает свою любимую Полли Гартер под взглядами и трескучими языками соседушек и птиц, на которых ему наплевать. Он причмокивает яркими красными губами.
Но не его имя шепчет Полли Гартер, лежа на спине под дубом и отдаваясь ему. На шесть футов в холодную землю зарыт тот, кого она воспевает.
Полли Гартер (поет).
И всегда я вспоминаю, прежде чем идти в кровать, Вилли Ви, беднягу Вилли, из земли ему не встать.
Первый голос.
Совсем темнеет. Легкий ветерок от ленивой воды освежает дыханием улицы под сводами недремлющего Молочного Леса. Лес, чьи ноги-деревья, раздвигаясь, раздваиваются в черных любопытных взглядах охотников за влюбленными,- это созданный Богом сад для Мэри Энн Сейлорс, которая знает, что есть небеса на земле и избранные Его волей вновь обретают силы на склонах Ларегаба; это праздничная, буйная, без всяких условностей церковь Любви, а для преподобного Эли Дженкинса - это зеленолиственная проповедь невинности людей. Лес, шумящий ветром в кронах, высится, бодрствующий, и тогда, когда первый весенний день уже скрылся во мраке.