Они неотступно преследовали его два дня по всему
графству, но у подножия холмов он от них улизнул и,
притаившись под золотым кустом, слышал их крики, когда они, спотыкаясь,
спускались вниз, в долину. Из-за дерева на гребне холма он смотрел на поля
внизу, куда они ринулись, точно собаки, тыча палками в живые изгороди, и
тихонько заскулил, когда внезапно с весеннего неба упал туман и скрыл их от его
глаз. Но туман был ему как мать, набросившая ему на плечи, где порвалась рубашка
и кровь запеклась на лопатках, плащ. Туман грел его; питьем и едой лежал туман
на его губах, и он улыбался под его роскошной мантией, как кот. С обращенной к
долине стороны холма он направился туда, где деревья росли гуще. Они могли бы
вывести его к свету и огню и тарелке супа. Он подумал об углях, которые могли
потрескивать в камине, и о молодой матери, которая стояла там одна. Он подумал
о ее волосах. Какое гнездо получилось бы из них для его рук. Пробежав меж
деревьев, он очутился на узкой дороге. В какую же сторону пойти: навстречу луне
или от нее — прочь? Из-за тумана положение луны было неизвестно, но на краешке
неба, где туман рассеялся, были видны склонения звезд. Он пошел на север, где
были звезды, бормоча песенку, у которой не было мелодии; он слышал, как
чавкали, увязая в топкой земле и высвобождаясь из нее, его ноги.
Теперь настало время собраться с мыслями, но, едва он
начал приводить их в порядок, в склонившихся над дорогой деревьях ухнула сова,
и он остановился и подмигнул ей, заметив в ее крике родственную меланхолию.
Скоро она упадет вниз камнем и схватит мышь.
На миг он увидел птицу — сидит на своей ветке и ухает.
Потом, испугавшись ее, поспешил дальше, но не прошел в темноте и нескольких
ярдов, как с новым криком сова улетела. Жалко зайчишку, подумал он, выпьет
хорек его кровь. Дорога спускалась к звездам, и оставленные позади деревья, и
долина, и память о бог знает чем померкли.
Он услышал шага. Из тумана, сверкая дождинками, выступил
старик.
— Доброй ночи, сэр, — сказал старик.
— Для сына женщины нет ночи, — сказал сумасшедший.
Старик свистнул и почти бегом поспешил к придорожным
деревьям.
Пусть псы узнают, ухмыльнулся сумасшедший, карабкаясь
вверх по склону холма, пусть псы узнают. И хитрый как лис вернулся назад, к
тому месту, где скрытая туманом дорога расходилась на три стороны.
— К черту звезды,— сказал он и пошел в темноту. Мир под
его ногами был шаром; когда он бежал, шар подпрыгивал, падал; деревья поднимались вверх. Вдалеке завизжала собака браконьера, попав лапой в капкан, и, услышав это, он побежал
быстрее, думая, что враги настигают его.
— Пригнитесь, ребята, пригнитесь, — крикнул он, но
голосом человека, который мог показывать на упавшую звезду.
Вспомнив — внезапно, — что он не спал с самого побега, он
перестал двигаться. Теперь струи дождя, уставшие хлестать по земле, разлетались
в своем падении во все стороны и летели по ветру, как песчинки, которые сыплет
по ночам в глаза песочный человек. Если бы ему повстречался сон, это была бы
девушка. Две последние ночи он мечтал об этой встрече, пока шел или бежал по пустынному графству. «Ляг»,— скажет она и постелет ему свое платье, чтобы он мог прилечь, и сама
ляжет рядом с ним. Даже тогда, когда он мечтал и у него под
ногами шуршали сучки деревьев, как будто шуршало ее платье, в полях
кричали его враги. Он бежал и бежал, все дальше оставляя позади сон. Иногда
светило солнце, иногда — луна, а иногда под черным небом он тузил
изо всех сил и подбрасывал вверх ветер, пока сам не сдвинулся с места.
— Где Джек? — спрашивали в саду — там, откуда он сбежал.
— Высоко в горах, с ножом мясника, — отвечали с улыбкой.
Но ножа при нем не было запущенный в дерево, он так все еще и дрожит там. В
голове у него не было никакого смятения. Он бежал и бежал, стеная во сне.
А она, сидя в доме одна, шила себе новое платье. Это было
яркое деревенское платье с цветами на корсаже. Еще несколько стежков — и оно
готово, можно надевать. Оно ляжет ей на плечи как влитое, и на ее грудях
распустятся два цветка.
Когда по утрам в воскресенье они с мужем будут выходить,
чтобы погулять по полям или до деревни, парни станут улыбаться ей, прикрывшись
рукой, а то, что платье будет облегать ей живот, вызовет пересуды среди всех
вдовых женщин. Она накинула на себя это новое платье и, покрасовавшись у
зеркала, увидела, что оно еще красивее, чем она себе представляла. В нем ее
лицо выглядело бледнее, ее длинные волосы — темнее. Она решила, что платье
будет с глубоким вырезом.
На улице — в ночи — собака задрала морду
и завыла. Она поспешно отвернулась от своего отражения и поплотнее
задернула шторы.
Там — в ночи — искали сумасшедшего. Говорили, что у него
зеленые глаза и что он женат на настоящей леди. Говорили, что он отрезал ей
губы, потому что она улыбалась мужчинам. Его забрали и увезли, но он украл на
кухне нож, зарезал сторожа и удрал в пустынные долины.
Он издалека увидел свет в доме и доковылял до сада. Он
ощупью нашел — а не увидел — окружавшую его низкую ограду. Ржавая проволока
царапала ему руки, и мокрая, жуткая трава облепляла колени. А как только он
проник в сад, садовое воинство с головками цветов на плечах — все эти
обретавшие плоть неудачи — кинулось ему навстречу. Он вновь разодрал пальцы в
кровь, хотя прежние раны еще сочились. Человек кровавых деяний, он пробился из
вражеской тьмы на ступени.
— Пусть в меня не стреляют,— произнес он шепотом. И
открыл дверь.
Она сидела посреди комнаты. Ее волосы небрежно
рассыпались по плечам, и три пуговицы у ворота платья были расстегнуты. Отчего
так завыла собака? Испуганная ее воем, она качалась в своем кресле, размышляя о
слухах, доходивших до нее. «Что стало с той женщиной?» — задавала она себе
вопрос во время качания. Она не могла представить себе женщины без губ. «Что
сталось с женщиной без губ?» — задавалась она вопросом.
Дверь отворилась бесшумно. Он вошел в комнату, пытаясь
улыбнуться, протянул руки.
— А, ты вернулся,— сказала она.
Потом развернула кресло-качалку и увидела его. Кровь была
даже под его зелеными глазами. Она прижала пальцы к губам.
— Не стрелять,— сказал он.
Но от движения руки ворот ее платья разошелся, и он, в изумлении, не сводя глаз, глядел на ее широкий белый лоб, ее испуганные глаза и рот и - затем вниз - на цветы ее платья. От движений руки платье плясало на свету. Она сидела перед ним вся усыпанная цветами.
- Сон,- сказал сумасшедший. И, опустившись на колени, положил ей на колени свою вконец замороченную голову.